Когда бы мыслью стала эта плоть, -
О, как легко, наперекор судьбе,
Я мог бы расстоянье побороть
И в тот же миг перенестись к тебе.
(У. Шекспир. Сонет 44)

Подвезя Шарлотту в школу по дороге, я прибыл в Темпл. Народу поубавилось в сравнении со вчерашним вечером. Первой, кого я увидел из знакомых мне лиц, была суетящаяся миссис Дженкинс – секретарь тайной ложи, в отдельной комнате перед Залом Дракона, четкими, можно сказать уже профессиональными, движениями разливала кофе из большого старинного кофейника: перед ней на двух подносах стояло много пустых чашек.
читать дальше- Гидеон? Что-то вы рано сегодня, – она посмотрела на меня поверх своих очков, при этом не переставая разливать бодрящий ароматный напиток по чашкам.
- Добрый день, миссис Дженкинс. Просто мне не терпится узнать, нашли они что-нибудь по пропаже Гвен, - произнес я, то ли объясняя ей причину моего появления здесь, то ли неосознанно задавая ей вопрос.
- Я ничего не знаю, Гидеон. Я же не член Тайной ложи, - поняв меня, ответила она. - Собственно мне за это платят: молчать, ничего не знать и выполнять поручения.
И опять этот пронзительный взгляд. Она знает намного больше, чем хочет показать. Почему-то меня это раздражало. Ведь я имею право знать. Но и ругаться не было смысла. Так меня отстранят от дел вовсе.
- Столько кофе! У нас открылось кафе в Зале Драконов? Давно уже пора применять его не только, как зал для обсуждений. Такие интерьеры зря пропадают.
Миссис Дженкинс ехидно рассмеялась на мое предложение, при этом уже ловко перекладывая печенья из пакета в блюдца.
- Если бы! За вчерашний и сегодняшний день столько выпито кофе, что уже звонят производители и предлагают нам прямые поставки прямо в Темпл, - она поставила подносы с чашками на тележку. - Со вчерашнего дня все Хранители только и держатся за счет кофе. Боюсь еще чуть-чуть и они перейдут на наркотики.
Против воли я хмыкнул. Всем уже давно кажется, будто Хранители принимают наркотики.
- То есть никто не уходил отсюда со вчерашнего дня?
- Нет. Уходили, многие. Но многие ночевали здесь. Например, мистер Джордж и доктор Уайт, еще мистер Кауфман и мистер Броуди, мистер… В общем, всех и не перечтешь. Мелькают то там, то тут.
- Мой дядя тоже, я так понимаю?
- Мистер Фальк? Разве вы не заметили его чемоданы при входе?
Я засмеялся в ответ. Это верно, Фальк бывало практиковал ночные вылазки в Темпл. А уж история с Гвен его точно переселила сюда на весьма долгое время. Благо комнаты тут имеются. Видимо когда-то в Темпле существовала еще один «Фальк», любящий ночевать в этом здание.
- Так значит, там весь Внутренний круг заседает, - на мгновение я задумался о том, как я благодарен этим людям. - Я правильно вас понял?
- Да, Гидеон. Вы все правильно понимаете. Там идет совет, на котором присутствуют все адепты второго уровня. Он уже длится четвертый час и, слава богу, подходит к концу. А то у меня заканчиваются печенья и кофе, а заказывать пиццу для них я не собираюсь, - она снова рассмеялась, только уже нервно, и махнула рукой на тележку, где разместились чашки и печенья.
Миссис Дженкинс легко толкнула ее и покатила к Залу Драконов, при этом движения ее были стремительны и четки, что ни одна капля даже не подумала бы из них вылиться. На ходу она бросила мне «я доложу о вашем приходе» и скрылась за большими высокими дверями.
Через несколько минут оттуда вместе с ней вышел мистер Уайт, сразу направившийся ко мне. Практически сразу из-за дверей послышался скрип отодвигаемых стульев, а также же многочисленные громкие голоса и вот уже несколько человек вышли следом. Среди них я узнал и мистера Уитмена, который судя по всему «прогуливал школу». Поздоровавшись друг с другом, доктор Джейкоб Уайт пригласил меня к себе в кабинет.
В руках у него была какая-то тонкая папка.
- Добрый день, Гидеон. Как твое самочувствие? – эти два вопроса прозвучали настолько профессионально, что мне показалось, что я как будто действительно пришел к нему всего лишь на прием. Температура и разрывающееся на куски сердце, доктор. Что вы мне посоветуете?
К черту мое самочувствие.
- Я пришел узнать, как продвинулись поиски Гвен. Может, хоть вы скажете мне что-нибудь хорошее?
Он тяжело вздохнул и подошел к шкафчику, откуда извлек графин с янтарной жидкостью и два стакана. Что-то мне не нравится все это… Неужели все настолько плохо? Слишком участились у них попытки напоить меня. От этой мысли захотелось ударить по стене, чтобы выпустить злость. Но я просто сел за стол и устало уставился в стену.
Молча налив, мистер Уайт протянул мне стакан. Я не стал спорить и послушно сделал глоток. Сам же доктор Уайт взял свой стакан и стал смотреть в его дно, будто надеялся увидеть что-то в этой золотистой жидкости.
- Гидеон, - начал он после непродолжительной паузы. Его голос заставил меня вздрогнуть. Я был весь во внимании. – Фальк поручил мне поговорить с тобой, так как считает, что в таком деликатном деле, я лучше всех справлюсь. Хотя я ни черта не смыслю в этом!
Последнее он проговорил со злобой и залпом осушил свой стакан. А я наоборот, свой положил на стол. На место недавней злости накатывала ярость на то, что они что-то знают, а мне не говорят. И даже хуже - опекают, как ребенка.
- И что же вы хотите мне сказать?
- Гидеон, буду честен. Я не мистер Джордж, не буду пичкать тебя иллюзиями, надеждами, пытаясь не затронуть твои чувства к Гвен. Буду говорить все, как есть. Согласен?
- Будьте так любезны, – сквозь зубы произнес я, сдерживая ярость. Я чувствовал, как весь напрягся, сидел без единого движения. Если бы сейчас рухнул потолок надо мной, я так бы и сидел, не поменяв положения.
- Результаты поисков ничего не дали. При этом нигде. Абсолютно. Поэтому Фальк сократил поисковую группу. Но мы думаем, это нам мало что даст и не принесет даже какие-нибудь плоды. Скорее всего, Гвендолин мертва. И нам придется с этим смириться, если и дальше ничего не прояснится.
Вот оно! Я резко вдохнул и почувствовал, каким тяжелым и горячим стал воздух. Сердце пропустило удар, и потолок, кажется, все же рухнул, придавив меня своим весом.
- Об этом шла речь на собрании? Так? Вы решали: искать ее или бросить все это ко всем чертям? - Я возненавидел сию же секунду всех, кто был в этом здании. Кучка старых маразматиков, считающих, будто обладая властью здесь, в Темпле, они имеют право сдаться и прекратить поиски. Они хоронят Гвен, даже еще не боровшись за нее как следует!
- Не совсем. И об этом тоже. Дело в том, что перед нами возникло множество вопросов: продолжать ли поиски? Если продолжать, то где и как? Как долго искать? Стоит ли об этом уведомить графа Сен-Жермена? Не получится ли, что мы упустим время на поиски, когда нам надо заниматься замыканием круга, раз мы так близко к цели? Дебаты были жаркие.
Эти люди думают, что имеют право жертвовать детьми во имя их выдуманных целей. Словно жизнь ничего не стоит.
- И что? Дайте угадаю, вы решили, что проще прекратить поиски и похоронить Гвен: все равно она была не обучена для путешествий, а значит бесполезна. Уж лучше вернемся к панацее от всех болезней. Это ведь такая благородная цель, ради которой и жизнью девушки пожертвовать не жалко. Так?
В конце фразы я сорвался, и в моем голосе неприкрыто звучала ярость, которая клокотала во мне. Я еле сдерживался, чтобы ни разнести кабинет и не надавать по морде доктору Уайту, а там всем, кто попадется под руку.
- Нет, не так, – доктор продолжал спокойно, почти отчужденно говорить, как будто только что не слышал мои слова полные желчи и злобы. – Никто ее еще не хоронил. Вот, держи.
Он протянул мне тонкую черную папку.
- Что это?
- Хроники. Точнее выписки из хроник с датами, по которым тебе придется элапсировать. Возможно, среди них ты найдешь Гвен.
- Вы же сказали, что ничего не нашли?
- Я сказал, результаты поиска ничего не дали. То есть, среди них нет упоминания Гвендолин или девушки из 21 века. Здесь, - он кивнул на папку, подливая себе в стакан алкоголя, - собраны выписки из хроник, где упоминаются разные девушки никак не связанные с Тайным Ложем, которые по разным причинам оказались в Темпле.
Кажется, до меня медленно доходил смысл. Я открыл папку на первом попавшемся листе:
«21 июня 1924
В 12.00 дня приезжала дама по имени Келли Макдональдс. Назвалась цветочницей с Саммер стрит. Предлагала купить трехцветные фиалки за один соверен».
- И много таких выписок?
Я пролистнул папку, в ней было ровно 10 листов.
- Примерно, 25 упоминаний. Это мало и много, не знаю. Мы решили, что будем тебе давать в день где-то по две даты. Думаем, в неделю-две уложишься. А затем, какими бы результаты не были, ты снова начнешь собирать кровь путешественников для замыкания.
- Можно сейчас приступить к элапсации?
- Не вижу препятствий для этого…
- Отлично! – на какое-то мгновение я воодушевился. Хоть какой-то проблеск надежды, в отличие от них я хоронить Гвендолин не собирался вопреки всем: Хранителям, истории и предсказаниям Сен-Жермена.
- Кстати, вы решили, будете говорить графу о пропаже Гвен?
- Мы решили, что скажем, если твои поиски ни к чему не приведут. А пока знать ему не стоит.
Я снова открыл папку на первой странице. Там стояла дата 2 февраля 1757 года:
«2 часа после полудня - поймана воровка в сердце Тайного ложа. Пароля не знала. Заключена в подземелье, в третью южную камеру. Будет собран совет из членов Внутреннего круга по поводу дальнейшей ее судьбы. Граф Сен-Жермен будет отсутствовать на совете из-за своего пребывания в России. В связи с этим все права Магистра временно возложены на его доверенное лицо - Миро Ракоцци».

- А почему дата начинается с 1757 года?
- Бога ради, Гидеон, я думал, ты сам догадаешься! – дядя был слишком нервным, даже дерганным, таким я его еще никогда не видел. Он словно похудел и поседел, видно, что ему тяжко дались последние двое суток. Он даже не переоделся, а это был нонсенс. Мне всегда казалось, что даже если грянет третья мировая война, и все будут жить в грязи и нищете, даже тогда он будет менять костюм ежедневно. – Ложа была создана когда? В 1745-ом! А до этого никто никакие хроники не вел. Эта девушка единственная за двенадцать лет существования ложи, кто пробрался в нее. И что я тебе объясняю…
Все это время он лихорадочно настраивал хронограф, принесенный и спущенный в южное подземелье с камерами. В связи с тем, что они не собирались говорить графу о том, что Рубин пропал, было решено, что я буду элапсировать тайно, без официальных встреч. Поэтому на все путешествие мне будет дано 20 минут: проверил - Гвен или нет - и сразу в 21 век. А там уже будут разворачивать дальнейший план действий.
Это самая безумная элапсация за все мои путешествия, даже неконтролируемые прыжки я не беру в расчёт. На мне был черный плащ, черный жилет-камзол, белая рубашка виднелась белыми кружевами галстука у горла и белыми островками пышных рукавов. На ногах были темно-коричневые штаны и черные чулки, мягкие кожаные сапоги. Была шпага и черная шляпа, но зато был без парика, с завязанным резинкой хвостом.
Черные перчатки были на мне одеты, чтобы скрыть руки. Самое странное во всем этом, что мне вручили помимо шпаги, платок и пузырек с хлороформом, а за пояс был заткнут дамский Браунинг, добытый неизвестно откуда.
- Итак. Слушай внимательно! Мы тебя отправим в этот же день, но в 5 часов дня. К этому времени все поутихнет вокруг нее. К тому же темнеет там рано, будет темно, и тебе легче будет спрятаться. По нашим данным, она единственная, кто будет сидеть в камере. На всякий случай девиз дня «Ab abusu ad usum non valet consequential» . Повтори!
- Ab abusu ad usum non valet consequential. Злоупотребление не довод против употребления.
- Правильно! Латынь всегда была твоей сильной стороной. Все готово. Можешь элапсировать.
Укол. Капля крови. Яркая белая вспышка и пол выдернули у меня из-под ног.

Я находился там же, у стены подземелья, только это был февраль 1757 год. Освещение сменилось – меня окружал полумрак, в конце коридора горели факелы. Было дико холодно, поэтому напротив третьей камеры кто-то заботливо поставил большую чугунную переносную печь. В коридоре никого не было. Вся стража стояла за толстой деревянной дверью, ведущей к выходу из темниц. Я медленно начал идти вперед, приближаясь к третьей камере. Я старался идти мягко и бесшумно. Дойдя до камеры, я остановился возле огненной печки и вышел из темноты в свет факелов. Но меня никто не видел, хотя я отлично видел все. Сердце мое сжалось и подпрыгнуло от радости: чтобы быть ближе к теплу, в углу у решетки на тюке с сеном лежала женская фигурка, укутанная с ног до головы в большое коричневого цвета толстое одеяло. Из-под него виднелась макушка с черными волосами.
- Гвен! Гвенни! Это я, Гидеон!

Сердце мое превратилось в тысячу порхающих бабочек. Моей радости не было предела.
Но фигура зашевелилась и села, и тут же бабочки во мне умерли, превратившись в горькое чувство ошибки – обознался. Лицо у девушки было другое, незнакомое. Черты были большие, грубоватые, она ни капли не была похожа на Гвен.
- Простите, обознался, - я был слишком удручен и сконфужен. Как я мог обознаться! Она с Гвен даже рядом не стояла.
- Привет, красавчик! Вас здесь таких собирают что ли? – я ошеломленно смотрел на нее. Понимал, что попал в весьма затруднительное положение. А девушка уже встала с тюка и подошла в плотную к решетке: под темным одеялом, накинутым на плечи, как плащ, виднелось ярко алое платье из тафты с золотой витиеватой вышивкой, которое еще больше показывало различие происхождения девушки и дороговизны платья. – Если хочешь, можешь звать меня хоть Гвенни, хоть Жозефиной, хоть Девой Марией, мне все равно теперь…
- Вы Мария Смит? Осужденная за воровство?
Она томно закатила глаза.
- Ну, сколько можно, а? Я не воровка! Этот придурок Джимми виноват, это он просто решил похвастаться, что знает, как сюда пробраться тайно. Ну, я и пошла. Надоело повторять одно и то же.
Мне почему-то стало смешно, хотя ничего смешного в этом не было. Передо мной стояла девушка, которой завтра вынесут смертельный приговор и отрубят голову. А она пытается свалить всю вину на бедолагу Джимми, которого скорее заставили показать сюда путь, чем он решил похвастаться.
- А платье тоже Джимми дал примерить?
Она надула губки и кокетливо взглянула из-под ресниц своими карими глазами.
- А что, красавчик, нравится? Небось только и мечтаешь, чтобы завалить какую-нибудь девку поблагороднее, чтобы такое платье на ней задрать и сделаться потом ее любовником, чтобы твои долги оплачивала.
- Уж точно не о такой, как ты, мечтаю, - ужасная вульгарная особа. Из ее рта льется столько же дряни, сколько и в ней самой. Хотя чего ее винить: выросла в нищете и на улице, платье, наверное, ее был самый большой куш за всю жизнь. – А платье красивое, да…
Она довольно хмыкнула и любовно начала расправлять невидимые складки на корсете.
- Красивое... – заворковала она своему платью. – Я ее с одной дамы сняла, когда в лесу разбойничали. Ух, она визжала! Пришлось чуток придушить ее. Жаль, что, вы, скоты, испортите его, когда мне голову рубить будете…
На этой фразе она начала всхлипывать и плакать: рот ее некрасиво скривился, а из глаз полились слезы, оставляя на грязном лице бороздки. Но времени утешать ее, у меня не было, так как услышал, как отпирается замок у двери в темницу – кто-то сюда шел. Я кинулся в конец коридора, в темноту.
- Эй, ты куда? – услышал я в след голос девушки. В следующее мгновение я увидел молодого красивого статного человека. Он был чем-то отдаленно схож со мной: темные длинные волосы, перевязанные лентой, волевой подбородок, выраженные надбровные дуги, красивый прямой нос и такая же прядка, спадающая на глаза. Одет он был в бархатный темно-зеленый камзол.
- С кем ты говоришь, Мария?
- Вот уж сюрприз! Граф Бенедикт Бенфорд Второй пожаловал. Так? А то я в счете не сильна.
- Так точно. И не надо прибеднятся, Мария. Ты ловко посчитала, во сколько тебе встанет, если продашь инкрустированный персидский кинжал. Я наслышан о тебе достаточно.
- Ох ты! Я тоже о тебе наслышана много, в том числе, что ты не вылезаешь из постели девиц. При этом тебе, что бедная, что богачка, все равно, лишь бы юбка была, - в ответ тот лишь засмеялся, чем вызвал припадок ярости у Марии. – Чего заливаешься? Вон, ваш друг, и то ходок на более благородных девиц!
Она кивнула по направлению в темноту, где стоял я. В этот момент я почувствовал спасительное головокружение - я возвращался в 2011ый год. Напоследок я только и успел увидеть обернувшегося ко мне графа, всматривающегося в темноту: «Какой мой друг?».